Россия и Китай: первый суржик и запрет на исторические фантазии

Даже самые непохожие на первый взгляд народы имеют гораздо больше общего, чем может показаться на первый взгляд. Несмотря на разницу культур, Россия и Китай имеют успешный опыт не только совместного проживания и торговли, но и построения кросс-национальных общностей и даже языка. В качестве примера можно вспомнить кяхтинский язык и русско-китайский город Харбин в северо-восточной провинции Китая Хэйлунцзян.

Кяхтинский язык — первый русско-китайский “суржик”

Далёкий сибирский городок Кяхта более 150 лет был трансграничным центром русско-китайской торговли. Основным импортным товаром русских купцов все эти годы оставался чай. Торговый путь из Кяхты в Нижний Новгород, далее в Москву и Санкт-Петербург так и назывался — чайным.

Кяхтинский язык — типичный пиджин, упрощённый язык, который развивается как средство общения между двумя или более этническими группами, говорящими на неродственных или взаимно непонятных языках, но вынужденных регулярно контактировать друг с другом в силу тех или иных объективных потребностей.

В основном кяхтинский язык вышел из употребления в первой половине ХХ века, однако в Монголии среди некоторых слоёв населения он сохранялся вплоть до конца столетия. Язык существовал и развивался на рубеже XIX—XX вв. в районах Приамурья, Маньчжурии и Забайкалья, граничащих с Китаем. Позднее он распространился на более широкой территории и сформировался в сибирский пиджин. Лексика кяхтинского языка была преимущественно русской, слова записывались кириллицей, но вот грамматический строй был китайским. Одно время этот язык даже преподавался в Китае для нужд чиновников, торгующих с Россией, издавались учебники и существовали экзаменационные комиссии. В настоящее время остаточные черты пиджина характерны для речи представителей старшего поколения сибирских народностей. По словам профессора Института искусственного интеллекта МГУ им. М.В.Ломоносова Ирины Советовны Карабулатовой, русско-китайский пиджин (от англ. pidgin), эдакий суржик, до сих пор еще встречается на северо-востоке Китая и в Монголии.

Русский Харбин и неханьские народы северо-восточного Китая

По мнению Ирины Советовны, русские строители КВЖД, послереволюционные белые эмигранты серьёзно повлияли на культурный контекст ныне китайского Харбина. Город, основанный русскими переселенцами в 1898 году как станция Китайско-Восточной железной дороги, теперь — один из восьми крупнейших городов Китая. Он быстро стал многонациональным региональным центром, где истинная русскость смешалась с ханьскими традициями. Со временем китайцев в Харбине стало подавляющее большинство. Однако следы русской культуры навсегда остались встроенными в местный колорит. Кухня претерпела изменения под влиянием русской культуры. Красные супы на основе русского борща, квас и лимонады вошли в бытовую практику. Даже физически харбинцы отличаются от остальных китайцев светлой кожей, более высоким ростом и крепким телосложением. Наша песня “Катюша” воспринимается китайцами как народная, исполняется на русском и китайском. В каждом городе обязательно есть ресторан “Катюша”, а то и не один.

Кроме русских и их потомков от смешанных браков, в северо-восточном Китае много разнообразных представителей малых неханьских народов, которые и у нас считаются малыми: дауры, манчьжуры, эвенки-олочоны, тунгусы-солонахи и хэчжэ-нанайцы. Большой вклад в их изучение внесли ученые-этнографы из числа русских эмигрантов: в качестве примера можно привести работы А.П.Хионина, П.В.Шкуркина, И.Г.Баранова, а также молодого тогда еще харбинца В.С.Старикова — знаменитого советского китаиста.

Этнопсихолингвистика и искусственный интеллект

Ирина Карабулатова два года живёт в Харбине и работает здесь от Института искусственного интеллекта МГУ, занимаясь изучением цифрового фольклора, формализацией ценностного культурного кода. Как специалист в области этнопсихолингвистики, она вместе со своими китайскими коллегами строит “мосты взаимопонимания” между нашими народами.

“Цифровой фольклор — система культурных кодов, формирующихся через использование медиацифровых платформ, — поясняет Ирина Советовна. — Анекдоты, шаржи, поговорки и присказки, комиксы и мемные шутки, видеовыступления стендаперов и тиктокеров, другие формы народного творчества, размещенные в Сети, анализируются искусственным интеллектом”.

По словам Карабулатовой, особый интерес исследователей вызывает такое явление, как вторичные юмористические формы с отсылкой к известным творческим эпизодам. Смешение языков или использование диалектных слов и жаргонизмов для усиления юмористического эффекта также исследуется ИИ. Работа российско-китайской группы ученых позволит понять, каков потенциал цифровой фольклористики в межкультурной коммуникации, как она помогает людям разных культур и языков лучше понять друг друга. Ирина Советовна со смехом рассказывает об одной яркой особенности своей работы.

“Межязыковые омонимы или огласовка в русской записи кириллицей китайских слов или имён зачастую отсылает нас к обсценной лексике. В рунете вирусится множество таких фрагментов на китайском языке. Но наши мудрые соседи грамотно использовали эту особенность взаимодействия двух языковых культур: создали специальный русско-китайский словарь на основе таких лексем, слов и выражений. Через юмор лучше запоминаются слова другой языковой группы”.

Культурный контекст русского и китайского народов очень разный. В качестве примера профессор Карабулатова приводит пример употребления слова “красавица” применительно к девушке. Когда в русском фольклоре говорят о девушке “красавица” — это значит, что она белолица, черноброва, со светлыми волосами и большими круглыми светлыми глазами. В китайском фольклоре красивая девушка — это девушка с удлинённым лицом в виде тыквенной семечки.

Ивану Васильевичу лучше ничего не менять

Серьёзные этнокультурные различия влияют и на такую любимую обеими народами сферу, как кинематограф. И здесь изучение национального цифрового фольклора помогает людям понять друг друга.

В стране есть запреты на определённые темы. Например, новогоднюю ленту “Иван Васильевич меняет всё” в Китае не поняли и не оценили. Понятные нам уже на генетическом уровне культурные маркеры и отсылки к первоисточнику, постирония эпизодов фильма китайцам совершенно чужда. Даже русистам, как правило находящимся вне культурного контекста гайдаевских комедий, приходится объяснять каждую фразу, над которой смеются русские зрители.

Путешествие во времени тоже не приветствуется в Китае. Сам сюжет фильма “Иван Васильевич меняет профессию” там запрещен. Здесь это воспринимается как создание альтернативной истории с реальными историческими личностями. Нельзя превносить элементы фантазийности к судьбе реальных исторических героев. “Мы из будущего” также не подходит к прокату в Китае. Поэтому уже на этапе создания сценария лучше проконсультироваться, что пройдёт отбор, а что будет запрещено, советует Ирина Карабулатова. То же касается и экранизаций художественных произведений.

“Классический “Вий” прошел на ура. А вот последующие варианты сюжета-франшизы с треском провалились в прокате. И наоборот, фильм-фэнтези “Он — дракон” имел в Китае огромный успех, оставшись незамеченным в России. Здесь даже созданы фан-клубы фильма и его героев”.

Для соблюдения идеологически выдержанного контента и исторической правды в кинопрокате Китая всего одна компания занимается официальным переводом иностранных фильмов на китайский язык.

У китайцев есть очень хорошая пословица о дружбе: “С настоящими друзьями даже вода, выпитая вместе, кажется сладкой”. Наши соседние народы веками жили бок о бок, познавая нравы и культуру друг друга, духовно обогащаясь от этого познания. И мы верим, что нас ждёт еще много веков добрососедства и семейных весёлых застолий под песню “Катюша”.

Источник: сайт «Русский мир«