Чтобы сделать это интервью, мы с Андреем зашли в один из ресторанов на Пятницкой — совместить приятное с полезным. Приятным был бизнес-ланч: ведь в середине рабочего дня уже хотелось что-то перекусить. Андрей с удовольствием принял моё предложение, потому что больничная еда уж больно диетическая. Он долечивается в госпитале и ждёт примерку протеза на левую руку. Андрей Кузовлев — восьмое поколение казаков, пятый раз за всю историю рода воюет на украинской земле. Его предки из Оренбургского казачества начали присоединение этих земель к Российской империи еще вместе с Александром Васильевичем Суворовым под Измаилом. Последний раз — освобождали её от фашистов в Великую отечественную. Сам Андрей ушел добровольцем на фронт СВО весной прошлого года.
“Это моя, русская земля. Я сам на четверть украинец, у меня бабушка из под Киева. Как я мог не пойти, когда мои предки поколениями проливали кровь за эту землю?!” — задаёт он риторический вопрос.
Андрей ушел на войну, оставив семью и пятерых детей, успешный бизнес. Воевал на передке штурмовиком, потом служил в разведке. Теперь у него три ранения и ожидаемый протез левой руки от плеча. Всё та же любящая семья, дети. Но теперь Андрей занимается закупкой необходимого военного снаряжения для парней на ЛБС. Мы проходим через весь переполненный обедающими клерками зал и садимся за свободный столик у окна. Мой спутник в камуфляже и тельняшке не вызывает особого интереса у присутствующих. Лишь позже, когда сидящие вокруг разглядели его повнимательней, стали исподволь с интересом бросать мимолётные взгляды на нашу оживлённо беседующую парочку — журналиста и ветерана СВО.
“Вы поймите, я без претензий. Но пока вот все эти люди не поймут, что идёт война, мы не победим”, — говорит он мне, широким жестом указывая на присутствующих. И тут я вижу, как за соседним столиком у мужчин в белых рубашках напряглись спины, и один из них как бы невзначай повернул ухо в нашу сторону. По лицам его коллег я поняла, что они услышали Андрея: уткнувшись в свои тарелки, перестали разговаривать и начали лихорадочно тыкать в них вилкой. Сидящая за соседним столом женщина, прямо за Андреем, откинулась на спинку своего стула, повернув голову в сторону окна. Она сидела так весь наш разговор, лишь изредка возвращаясь к своему ланчу. Её спутник тоже не особо торопился закончить обед. Что же такого интересного она видела в небе за окном, не знаю.
Вспомнилось недавнее интервью члена Комитета Госдумы по обороне генерала Виктора Соболева о том, что 280 тысяч набранных контрактников мало для полномасштабного успешного продолжения военных действий. По его оценке, нам необходимо набрать 400 тысяч бойцов, но при этом избежать частичной мобилизации по повесткам. “Такое определено количество, чтобы не было никаких мобилизаций больше, к которым мы не совсем готовы” — цитата по “Говорит Москва”. Судя по лицам сидящих в ресторане, мы действительно не готовы к очередной мобилизации.
— Если внизу простые люди будут работать на нашу победу, руководителям не останется ничего другого, как проявить политическую волю и принять этот вызов. А если большинство будут жить так, как-будто ничего не происходит, стрелять салютики по пятницам и делать вид, что они вообще ничего этого не хотят знать, — что остаётся нашему руководству?
По мнению Андрея, пока каждый из присутствующих в ресторане людей не задаст себе вопрос, что я сегодня сделал для победы, мы победить не сможем. Важна не мобилизация на фронт, а мобилизация общества. Хотя у военных своя арифметика. — Вы не так считаете. На фронте ежедневно гибнут десятки ребят. Сколько-то выбывают по ранению. Поэтому постоянно идёт ротация кадров, замена выбывших новыми контрактниками. А значит для долгожданного наступления, успешного наступления, даже 400 тысяч мало.
Но ведь должен же противник подостыть, не унимаюсь я в своей настойчивости увидеть хоть проблеск надежды на скорое окончание военных действий. Но получаю отрицательный ответ. Захожу с другой стороны: украинские солдаты не могут не видеть отношение к ним своих же командиров и начальников и наоборот — отношение к ним российских солдат. Есть же разница! — Если мы, не дай Бог, кого-то из пленных расстреляем, у нас проводят расследования, находят, сажают. У нас сверху идёт установа, что мы работаем по-людски: максимально бережём жизни гражданских, жизни наших противников — если этот противник перестал держать в руках оружие. Украинцы сдаются в разы чаще, чем наши. Я в десанте служил, у нас вообще никто не сдавался. А мы брали пленных регулярно: раз в месяц, а то и раз в две недели. Противник сдаётся, понимая, что с ним будут вести себя нормально, никто ничего отрезать ему не будет. Зачастую просто выходят и сдаются, говорят: всё, мы устали. И на этом их война закончится. Мы вытаскиваем их раненых, порой с риском для собственной жизни. Мы как-то пошли за их раненым под Херсоном, который уже три дня лежал и просто умирал от жажды, стонал. Нужно было подойти почти на 100 метров к траншеям противника, мы с парнями вчетвером пошли, вытащили, отпоили-откормили, эвакуировали. Но и по нам они не стреляли, хотя наверняка видели. Ну понятно, что вчетвером в атаку не идут. Везде люди, люди разные.
Даже в самом жестоком противостоянии гражданской войны наступает момент, когда все стороны устают. Украина, очевидно, пока не устала. Она полна решимости победить, а главное — веры в свою победу. Также, кстати, как и мы. Но эта война не нужна ни нам, ни им. Кто же тогда, по мнению наших бойцов, всё время эскалирует напряжение и толкает украинцев на бойню? — Градус напряжения, градус ненависти повышается только с той стороны. Мы лишь соответствуем этому градусу. Мы отвечаем на него. Наши враги то убавляют этот градус, то опять поднимают. Если мы отходим, проигрываем — они его снижают. Если наоборот — выигрываем, раз — и бомбы с обеднённым ураном, раз — и ракеты большей дальности… Просто когда два брата дерутся, выигрывает всегда сосед. Для того чтобы понять, кто виноват, нужно задать вопрос: а какому брату сосед на ухо нашептывает? Эта история — она простая. Вы поймите, — на Украине идет гражданская война. Она проходит прямо по семьям. Я после первого ранения лечился в Феодосии и снял комнату для приехавшей ко мне жены и младших детей. В одной комнате мы жили, в другой семейная пара 50+, уехавшая от войны из Херсонской области. Вот они каждый день переживали за Путина, русский мир. Их родной сын в Харькове в ВСУ. Он учился в Харькове, А теперь сражается на войне с другой стороны. Их дочь вышла замуж за русского, который против Путина и России. Они уехали в Канаду и оттуда ругают Россию. Вот такая семья. И это та история, по которой нас ведут. Дай бог, мы там отстоим и не пустим эту историю сюда. Но ведут нас именно к этому.
И тут я решаюсь задать Андрею так давно мучавший меня вопрос. Меня немного коробит от слова “работа” применительно к выполнению боевых задач на фронте. Оно такое будничное, бытовое, как весь этот бизнес-ланч в ресторане в центре Москвы. Вот сидят люди, кушают, через пару минут они встанут, мужчины оденут снятые пиджаки, женщины накрасят губы и вернутся в свои офисы — на работу. Но ведь их работу никак нельзя сравнить с работой солдата. — Почему работа? Потому что мы готовы это делать столько, сколько нужно. Профессионально. До победы. Чтобы нашим детям не пришлось за нас доделывать. Наша работа там — это перевод наших братьев в наше информационное поле из не нашего. Пропасть, которая создаётся между нами, создаётся именно на информационном поле. Информационное пространство с той стороны выстроено намного профессиональней, чем наше. Пропаганда работает намного профессиональней, чем наша. Те, кто это делает — а это не Украина — они в деньгах вообще не ограничены. Но дело не в этом. Пропаганда это тоже фронт, на котором нужно проявлять креативность, чуткость, нестандартный подход… Они работают гораздо тоньше, гораздо гибче. Мы на информационной войне проигрываем. Интернет — это поле противника, на котором инструменты так созданы, что мы не можем на равных работать. А значит, нам нужно побеждать на полях сражений. Только так.
Мы покидали ресторан при почти пустом зале. Идя к выходу, я не заметила ни одного человека, хоть как-то заинтересованно смотревшего на моего спутника: все сидели, уткнувшись в свои гаджеты. Мирная будничная жизнь столицы шла своим чередом. При расставании Андрей попросил помощи в организации его встреч с молодёжью. Его война, на этот раз информационная, продолжается.
